Выжили, опираясь друг на друга

95 лет исполнилось с того дня, как в Хибины прибыл первый эшелон спецпереселенцев. 14 марта 1930 года первые 918 человек были доставлены в Заполярье, чтобы стать работниками нового предприятия и строителями нового города. В тот момент здесь уже трудились заключенные ГУЛАГа, сосланные на Кольский Север из лагеря на Соловках, – строили дорогу от Мурманской железной дороги до рудника. Крупнейшему в мире горно-химическому комбинату, как и другим отраслям промышленности в молодой стране, срочно требовалась многочисленная рабочая сила. Люди, отправленные для этих целей в Хибины, получили новый статус и новое название – спецпереселенцы.

Стремительно росло население Хибин! Вот как пишет об этом первый управляющий трестом Василия Ивановича Кондрикова в статье «Современное состояние и перспективы развития строительства в районе хибинских разработок» («Хибинские апатиты», 2 том, 1932 год):

«… возникал вопрос – с какими силами строить… На Кольском полуострове проживает всего лишь не более нескольких десятков лопарских семей, а на ста квадратных километрах территории, отведенной Тресту в момент его основания, проживало всего две семьи». Но «…Трест Апатит - новатор в основоположениях колонизации Кольского полуострова, - должен потянуть другие хозорганы в этот район, чтобы дать еще больший размах строительству»

^{(орфография сохранена)}

Кондриков приводит следующие данные заселения района. Январь 1930 год, население – 200 человек, из них работающих 135. Март 1930 года – 1032 человек (532 работающих). Январь 1931 год – 17950 (8170). В сентябре 1931 год «во всей системе работ, связанных с добычей и переработкой апатитов», заняты 18 тысяч человек.

По данным первой переписи населения, которая состоялась 25 октября 1931 года, население всего Хибиногорского райсовета (а это десять населенных пунктов) составляло 24485 человек. Из них 7203 вольнонаемных, 16814 спецпереселенцев, 468 административно-высланных. А что касается народности, то русских здесь проживало 18428, украинцев 1750 и 1205 финнов, а также эстонцы, белорусы, немцы, латыши, татары, евреи, поляки. Упоминались в том числе болгары и молдаване, норвежцы и шведы, литовцы, чуваши, киргизы, китайцы, узбеки, корейцы, армяне, греки, индусы и другие. И еще интересный факт - во всех селениях Хибиногорского Совета по данным первой переписи проживало 7983 неграмотных человека…

Тех, кто был в первом эшелоне, разместили поначалу в брезентовых палатках, потом начали строить шалманы - возводили деревянный каркас, обкладывали толем, ставили внутри бочку с трубой для того, чтобы обогреваться, сколачивали нары, спать на которых приходилось по очереди. К постройке деревянных бараков приступили с прибытием второго эшелона спецпереселенцев в мае 1930 года. Всего же через шалманы, палатки, землянки, сарайчики и баньки прошло за 1930-33 годы 28 377 человек, включая детей, женщин и стариков.

Но все это позже, а пока перенесемся в тот день – 14 марта 1930 года. Тогда к подножию Хибин прибыли Николаевы – отец, мать и пятеро их сыновей – из деревни Грядищи Середкинского района Псковской области. При этом раскулаченной семья не была.

_{Иван Николаев, отец большого семейства, был сослан на Север весной 1930 года.}

- Дед, Иван Николаевич, - личность героическая, - рассказывает Александр Петрович Николаев, внук спецпереселенца. – Первую мировую войну прошел, был полным Георгиевским кавалером, четыре Креста имел, за что царь пожаловал ему надел земли в Гатчине. Но туда семья переехать не успела, революция началась, потом гражданская…

Так и жили в деревне. Батраков не нанимали, вели единоличное хозяйство, сами себя кормили. Имели двух коров – одна для молока, вторая для навоза. Выращивали лен. Были богаты детьми: старший, Иван, 1913 года рождения, Петр с 1916-го, Михаил с 1919-го, Василий 1922 года рождения и Алексей с 1925-го.

И вот что получилось – деду моему предложили вступить в колхоз. А он несогласие свое высказал довольно резко. В ответ услышал: «Иван Николаевич, мы второй раз приглашать не будем». И действительно, во второй визит дали два часа на сборы, разрешили взять по пуду веса на члена семьи и отправили на Север.

Александр Петрович по рассказам отца запомнил, что эшелон шел до тех пор, пока не кончились рельсы, а шпалы были уложены прямо на снег. Высадили людей там, где сегодня поворот дороги на Титан и Коашву. Сосланных выгрузили, выдали брезент, поставили в снегу палатки. Хоть и грелись у печек железных, но в палатках было очень холодно, в морозные ночи люди примерзали к брезенту. Но те первые дни, как и путь на Север, в семье старались не вспоминать. Может, старшие просили не болтать, а может и не хотелось помнить.

- Сколько они добирались, я точно не могу сказать, - говорит Александр Николаев. - Путь долгий был, в общем вагоне, в теплушке – это испытание! Какой удар для всех - из теплой избы вот так… И смерти они там, наверняка, видели – в дороге опасно было, умирали люди, не все же добрались. Дорога была ужасной школой, и поэтому жизнь здесь, на месте, уже не казалась такой плохой.

Единственное, что в преданиях семейных осталось, это как мой старший дядя, Иван, в поезде сильно обварился кипятком. И первую медицинскую помощь ему оказали в концлагере в районе Титана. Там жили заключенные, которые дорогу строили, их называли услонцами, и дорогу назвали услонку, а речка с тех так и осталась – Услонка. От аббревиатуры УСЛОН – «Управление Соловецких лагерей особого назначения».

Бабушка рассказывала: когда выгружали их из теплушки, она заплакала и ней подошел какой-то человек, похлопал по плечу, сказал: «Ничего, мамаша, не горюй, все наладится». Может, это сам Кондриков был, не знаю. Но действительно, тут они все живы остались.

_{Прасковья Дмитриевна Николаевна приехала в первом эшелоне с пятью сыновьями и мужем.}

По приезду взрослых определили работать, даже 16-летнего Ивана – он строил первую обогатительную фабрику. А 14-летнего Петра отправили на торфоразработки в район будущего Оленегорска. Потом в шутку называл он себя торфмейстером. А отец семейства где только не работал – вся трудовая книжка была исписана! Характер герой Первой мировой имел боевой, человеком был импульсивным, спуску никому не давал, потому и места менял часто. Но надолго задержался на кладбище, став первым могильщиком Хибиногорска. Как смотрителю, ему и его семье выделили дом на 16-м километре, на берегу озера, рядом с кладбищем. Дом этот простоял до 70-х.

Интересно, что здесь, на Крайнем Севере, народ не голодал. Иван Николаев вспоминал, что кормили их на фабрике неплохо, снабжение было, даже пиво привозили. Петр Николаев тоже сыну о голоде не рассказывал, зато вспоминал, как ловили в Белой речке гольца с помощью штанов – ни удочек, ни сетей не было. А еще рассказывал, что горы порой будто шевелились – так много оленей на них паслось.

_{Иван Николаев прожил в Хибинах двадцать с лишним лет и ушел из жизни уже в 50-х.}

А вот что настоящей проблемой – это антисанитария, оттого и детская смертность высокая… Людей, тем временем, становилось все больше. Некоторые приезжали по собственной воле, спасаясь от репрессий на родине, а здесь - место ссылки официальное, но благоприятное для выживания. Жить можно было!

Одним из ограничений пораженных в правах людей был запрет на перемещение за пределы оговоренной территории.

- Им нарисовали карту и обозначили линию, за которую уходить было нельзя, - рассказывает Александр Петрович Николаев. – Однажды отец мой с дедом отправились за дровами, сухостой собирать. И случайно за ту самую линию заехали. Их заметил НКВДшник, и дед испугался, думал, расстрел. Но тот оказался нормальный человек, никому не сообщил, просто отпустил. А территория была совсем небольшая, поймали нарушителей в районе старого аэропорта.

Реабилитировали деда Александра Николаева после XX Съезда КПСС, а отца раньше, в 1954-м году. Справка - клочок бумаги синенькой и слова «Дело рассмотрено, вы реабилитированы как незаконно осужденный».

Судьба Петра Николаева особенная, но и типичная для того времени. Попал в Заполярье подростком, в 20 лет был арестован и выслан в Сибирь.

- Отец окончил семь классов и поступил в фельдшерско-акушерскую школу, что открылась в Хибиногорске в 1932-м. Но его путь до диплома был длинным… В 1936 году они с товарищами сдали сессию и весело отметили это событие – впятером собрались в одном из жилых бараков, выпивали, рассказывали анекдоты, видимо, крамольные. Слышимость там хорошая, и кто-то их заложил. Отец вернулся домой, а там уже «черный ворон» стоит: «Собирайтесь!» Взяли тогда всех пятерых студентов-медиков, двоих сразу расстреляли, а отца отправили по этапу – Мурманская тюрьма, Ленинградские «Кресты», Москва, Урал, и только в Свердловске судили. А суд такой - вызвали в кабинет, там человек за столом, симметрично справа и слева стопки бумаг. Человек посмотрел на молодого парня, взял бумажку справа, печать поставил – распишитесь! Оказалось, в стопке справа приговоры на 10 лет, слева - на 15…

_{Братья Петр и Иван Николаевы, Кировск, 1936 год.}

Мать студента-медика писала в Верховный совет, просила пересмотреть дело. И действительно, скостили Петру три года. Он отсидел семь, и тут - война. А тех, кто по 58-й статье осужден, на фронт не брали, «враги народа» - люди ненадежные. И только в 1943-м Петр Николаев попал на фронт, в штрафбат. Форсировал Днепр, дошел до границы с Румынией, трижды был ранен, чуть не потерял ногу… Вернулся в Кировск долечиваться, а тут и войне конец. Окончил фельдшерскую школу уже и отсидевшим, и отслужившим, получил направление в мединститут. Но к тому времени он уже был женат, учиться необходимо было молодой супруге.

- Отец с мамой впервые увиделись на войне, - рассказывает Александр Петрович. - Были на одном фронте, она радиотелеграфистка, ее в тот день регулировщицей определили, а полк отца как раз мимо следовал. Отец увидел девушку и крикнул: «Вот такую бы в жены!» А она ему: «Много вас тут таких ходит!»…

Уже после войны, в Кировске, она работала пионервожатой в первой школе, а отец как фронтовик-медик вел курсы первой медпомощи. Они ту первую встречу на фронте вспомнили и спустя три дня поженились.

_{Лидия Андреевна и Петр Иванович Николаевы, Кировск, 1948 год.}

Петр Иванович Николаев всю жизнь проработал в Кировске фельдшером на «скорой помощи», дружен был с Иваном Игнатьевичем Шилейко. Его брат Иван был рабочим, Михаил стал инженером-металлургом, работал в Норильске, на пенсии перебрался в Белоруссию. Василий погиб в войну на Карельском фронте. Самый младший, Алексей, выучился на слесаря, до 90-х жил в Молдавии, потом перебрался с семьей в Австралию и умер там в возрасте 97 лет.

_{Алексей Николаев приехал с семьей в Хибины пятилетним малышом. Ушел из жизни чуть не дожив до 100-летнего юбилея.}

- Кировск на 80 процентов состоял из людей самых разных национальностей, со своими традициями, обычаями, пониманием жизни. Как же все соседствовали, как уживались?

- Я никогда не слышал о конфликтах на этой почве, - отвечает Александр Петрович. – С самого рождения живу в доме, построенном в 1936 году. Все во дворе друг друга знали, жили в больших коммунальных квартирах, не дом, а муравейник! В нашем подъезде соседями по площадке были высланные с Урала, Позолотины. Пришли сюда не с первым эшелоном, но до войны. Выше нас жили высланные крымские татары. На последнем этаже – еврейка тетя Маша, на четвертом – немцы, Гейнке, отец семейства там отсидел приличный срок в тюрьме. В соседнем подъезде – Арно Пельве, финн. Были украинцы и белорусы. Но никто про национальности свои не вспоминал, все были в одинаковых условиях - прошли через палатки, шалманы, через несправедливость прошли. И все друг к другу относились с теплотой, с пониманием. Была взаимовыручка, все подставляли друг другу плечо. Иначе бы никто не выжил. А еще спасало крестьянское терпение, выдержка… И никакого героизма тоже не было – живем, и слава Богу! О несправедливости в семье не очень-то говорили, обиды и озлобленности не было. Если кто-то из знакомых споры на эту тему заводил, отец сразу уходил - наелся он политики к тому времени…

В целом в городе никогда не чувствовалось пренебрежения к раскулаченным на бытовом уровне, а вот на уровне чиновников случалось. Например, детей спецпереселенцев почти не брали в детсады - они всегда последними были в очереди.

- А кроме политических были в Кировске осужденные по уголовным статьям?

- Да, конечно. Лагерей было полно, это я уже помню. Говорили так: пятый лагерь, седьмой лагерь… Колючая проволока в Кировске встречалась повсеместно. За Верхним озером был лагерь, там, где дорога-серпантин – тоже, где трамплин стоял позже – еще один лагерь. А деревянный магазин за администрацией так и назывался – «Дивизионный».

После XX Съезда пошла хрущевская амнистия – вот тогда в Кировске было страшно, всплеск преступности очень сильный: грабежи, убийства… Нас, детей, вечерами из дома не выпускали.

А заключенных возили по городу в открытых кузовах на работу. Зимой жалко было на них смотреть – фуфаечки тонкие, шапчонки, а охранники в тулупах, воротники высокие. Заключенные из кузова на дорогу кидали письма, чтоб мы, мальчишки, их в почтовые ящики опускали. Мы отправляли.

- Ваши родные когда-нибудь возвращались на родину, на Псковщину?

- В родную деревню мы с отцом съездили в 1969 году. Он волновался очень, все курил в тамбуре. Добрались до деревни – она большая, пыльная, народу никого, перекресток трех дорог. Отец нашел дом, вернее, фундамент - он уже весь порос дерном, травой. Присели мы с ним на какое-то бревно, и отец сказал: «Вот сынок, здесь мы жили»…

Подготовила специалист по ЭВД Наталья Чернова.